Осенью прошлого года мне посчастливилось опять побывать в Туапсе, где моя очень пожилая тётя живёт с далёких послевоенных лет после окончания Ленинградского финансового института. Почти всё время я проводила на тётиной даче, расположенной в городском микрорайоне «Приморье» в 15 минутах ходьбы по берегу моря от Центрального городского пляжа по направлению к Сочи. Крохотный домик, к которому легко было подняться по узкой лесной тропинке от моря, стоял невысоко на горе, нижним этажом вгрызаясь в каменный грунт. Садовый участок был давно террасирован, нижняя калитка выходила прямо в дубово-грабовый лес на склоне ущелья, по дну которого бежал небольшой ручеёк, а верхняя вела к частному сектору города.

…Сад был создан в привольном, роскошном беспорядке: нижнюю его часть прикрывали от солнца протянувшиеся из леса ветви больших дубов, (несколько десятков лет назад дача благодаря этим молодым тогда деревьям получила поэтическое название «Три дуба»), а верхнюю - разросшаяся аллейка высоких лавровишен. На террасах почти не оставалось места для огорода: они были заняты грушами, инжиром, хурмой, яблонями, алычой, сливами, растущим в живописном беспорядке: тётушка моя благословляла все вновь появляющиеся, незапланированные росточки, ухаживала за ними, прививала … Ну, а многочисленным цветам доставалось всё оставшееся пространство.

Каждый день, до наступления жары, я старалась поработать в этом непривычном для меня сообществе растений: выпалывала заполнившую весь участок неведомую нежную травку, боролась с пробравшимися из леса вьющимися плющом и саппарелем, с нежеланным гостем с соседней дачи – бамбуком, стебли которого окружили прилегающую к домику хозяйственную часть (зато когда не хватало места для кружек, мы вешали их на черенки срезанных листьев бамбука).

Я завивала на опоре кампсис с ярко-оранжевыми трубчатыми цветками, рассаживала в невероятном количестве случайно выкопанные вездесущие нарциссы, обрезала лавровишни с роскошным кулинарным запахом, кромсала тонкие стебли гибкой глицинию. Под мостом железнодорожного полотна как-то заметила три крохотных росточка ленкоранской акации (мимозы) и перенесла их в сад на нижнюю террасу с западным освещением. В конце концов, решив, что беспорядка слишком много, устроила небольшой симметричный цветник из китайской астры, хосты, тюльпанов.

Каждый день в поисках новых созревших плодов я обходила многочисленные деревья инжира (смоква, фиговое дерево, винная ягода). Поспевала душистая «Изабелла», завивавшая на опорах всю придомовую территорию, и купание на море давало мне, пожалуй, меньшее наслаждение, чем то, которое я изведала от общения с этими южными красавцами.

Но было ещё одно захватывающее дух удовольствие в этом маленьком чудесном мире: каждый вечер с последними лучами солнца на участке появлялись вьюнковые бражники.

Бражник вьюнковый (Sphinx convolvuli) — один из весьма крупных европейских бражников — имеет 110—122 мм в размахе крыльев; хоботок очень длинный: от 80 до 100 мм. Настоящая родина этой бабочки Северная Африка и Индия, но в теплые годы он очень обыкновенен в южной, средней и даже Северной Европе, куда заносится ветром. Ежегодно бабочки мигрируют с южных регионов на север, долетая до Скандинавии. Бабочки после зимовки выходят из куколок в начале - середине июня, а имаго второго поколения - в конце августа - середине сентября. В северных регионах, как правило, на свет появляется только одно поколение бражников за год. Холодной зимой находящиеся в земле куколки могут вымерзать. Тогда в пострадавшей местности вид восстанавливается за счет миграции бабочек с юга. Бражник вьюнковый летает в сумерки в садах, отыскивая цветы петунии (Petunia), ночной красавицы (Mirabilis jalappa) и пр., нектаром которых питается; при полете он издает довольно громкое жужжание.

Сумерки на юге наступают стремительно. Только что последние солнечные лучи играли на алых цветках мирабилиса, только что первые бражники, выбирая самые тёмные уголки сада, в нетерпении начинали кормиться на своих любимейших пастбищах, и вот: замедляется выдержка. Раскрываю диафрагму, увеличиваю, увлекшись, ISO. Знаю, что качество снимка падает, но не могу остановиться. Вспышку по этическим соображениям никогда не использовала, лишь однажды попробовала светить карманным фонариком, но за стремительными движениями этой «бабочки-колибри» не успеть!

На даче обитала группировка котят-подростков, которые, к моему огорчению, ловили всё, что можно было поймать. Эти молодые кисы неравнодушными, ревнивыми глазами внимательно следили за всеми моими действиями, поскольку я кормила их дважды в день. Как я боялась привлечь их внимание к бабочкам!

А сильные, мускулистые, стремительные, осторожные бражники всё порхали над цветами, трогательно зависая на миг над цветком, доверчиво выпуская хоботок.

…Уже кончились все ягоды на инжире, упали последние груши; поспел виноград, и чёрные дрозды с азартом щипали сладкие кисти ранним утром. Ушли на зимовку в лесную подстилку и норы, перестали нас пугать своим громким криком зелёные квакши. Похолодало, иногда штормило, и тогда всю ночь напролёт были слышны грохот волн и стук гальки. И бабочки всё реже заглядывали в наш сад, а потом и вовсе исчезли…

Мы собирали виноград, недоспевшую (в надежде, что дозреет) хурму, висевшую в невероятном количестве на ветках (позже я узнала, что бОльшая её часть так и осталась на деревьях); укладывали собранные на берегу красивые камешки и ракушки, даже упаковали две понравившиеся розы из сада. А что касается бражников, на компакт-карте я увозила вещественные доказательства эфемерной встречи с этими молниеносно передвигающимися существами, и рассматриваю их теперь зимними вечерами, думая о скорой весне, о невидимой подземной жизни пустивших с осени корни и уже сейчас готовых зацвести тюльпанах и нарциссах, о росточках мимозы, о котятах-сиротах, и надеюсь, что ветры и бури, проносясь зимой над тётушкиным садом, не принесут вреда ни ему, ни его обитателям...